Телестерион [Сборник сюит] - Петр Киле

2-я д а м а. Он же обер-полицмейстер Москвы, правая рука генерал-губернатора.

1-я д а м а. И голова. Вся власть у Трепова в руках.

2-я д а м а. У нас его не любят. Он провоцирует студентов на беспорядки и жестоко с ними обходится.

1-я д а м а. Великий князь с супругой раскланиваются с очаровательной продавщицей в синем павильоне.

2-я д а м а. Да это же сама устроительница бала!

1-я к у р с и с т к а. Послушайте! Это же Ирина из "Трех сестер".

2-я к у р с и с т к а. Нет, та же юная совсем актрисочка, из барышень. А эта женственность сама.

1-я к у р с и с т к а. Ну, значит, та самая красавица "В мечтах" Немировича-Данченко, как бишь ее, Вера Кирилловна.

А к т е р. И там, и здесь она, Андреева, она же продавщица в синем павильоне, приветливая и милая простушка, как Золушка, что знает, в некий час ей суждено явиться на балу принцессой.

1-я к у р с и с т к а. А принц ее, вы знаете, кто?

А к т е р. По мужу она ведь Желябужская, он генерал… Но это в прошлом, как простушка Золушка. Принц ее — такая знаменитость, что в славе он затмил и Чехова, и Льва Толстого.

2-я к у р с и с т к а. Как! Максим Горький? Босяк и ницщеанец? И одна из самых красивых актрис Художественного театра?

                   Ф е бСеров! Здоров и весел шествуетС женою об руку; впервые вижуИх вместе на общественном балу.

                 С е р о в   (приветствуя молодых художников)Ну-с, поздравляю вас с войной!

                 С и р и н                                                       Что бросилСеров в сердцах? Пока ведь объявилиЛишь о разрыве отношений междуРоссией и Японией.

                  Б ы ч о к                                   К добру ли?

Адъютант генерал-губернатора подходит к Марии Федоровне Андреевой в роли продавщицы в синем павильоне, вероятно, с намеком проводить именитых гостей.

       М а р и я  Ф е д о р о в н аНе я их приглашала, чтобы встретитьИ проводить, когда в разгаре вечер.

               А д ъ ю т а н тБилеты взяв у вас для высшей знати,Посланцем вашим первым я вручилИ тем содействовал устройству бала.

      М а р и я  Ф е д о р о в н аБлагодарю!

               А д ъ ю т а н т                      Улыбки вашей мнеДовольно, к ним же подойти бы надо.

      М а р и я  Ф е д о р о в н аКогда бы я была хозяйкой бала…

                А д ъ ю т а н тНе вы? А кто же?

      М а р и я  Ф е д о р о в н а                                Молодежь, конечно.Кто в танце веселее всех кружится…Да Трепов, верный страж порядка, вряд лиДопустит к князю мне приблизиться.Ведь я на подозреньи у него.

                А д ъ ю т а н тАх, полно! Генерал, как я, поклонникАктрисы чудной. Нет, решусь, ей-ей,На сцену поступить, служить во храме,Где вы весталка.

      М а р и я  Ф е д о р о в н а                               Полно, сударь, полно.С княгиней князь, раскланявшись, уходят.И Трепов. Поспешите.

                А д ъ ю т а н т                                          Я вернусь!                 (Уходит.)

                  Н а д яВесталка — вы? Что он хотел сказать?

       М а р и я  Ф е д о р о в н аВесталка? Фи! Была я как-никакИ замужем, детей имею также.

                   Н а д яЕще загадка: были?

       М а р и я  Ф е д о р о в н а                                     Так случилось.Осталась в доме мужа не женой,А лишь хозяйкой, матерью детей.Ведь у меня растет и сын приемный.Вина на муже, что ж, но я свободнаИ если полюблю кого, он первыйО том узнает, путы все спадут.

                   Н а д яИ вы так никого не полюбили?

      М а р и я  Ф е д о р о в н аОбжегшись, поостережешься, к счастью.И я жила, пожалуй, как весталка,Священнодействуя на сцене.

                   Н а д я                                                     Правда!

      М а р и я  Ф е д о р о в н аНет, ныне я воистину люблю,Со страхом до озноба, с изумленьем,Боясь поверить в счастье, как девчонка,Когда вокруг кричат все громко: "Горько!"

Старик и студент останавливаются поодаль, явно посматривая в сторону Марии Федоровны Андреевой.

С т у д е н т. А ведь я написал ей письмо.

С т а р и к. Кому — ей?

С т у д е н т. Вы прекрасно знаете, о ком речь.

С т а р и к. Ну, да. И какую же глупость ты сочинил?

С т у д е н т. Я писал о нас. Как, выходя из театра, мы всегда сосредоточенно молчали. Мы боялись, чтоб кто-нибудь с нами не заговорил. Мы бережно, как святыню, выносили из театра, лелеяли любовно в своей душе то золотистое просветление, которое вливалось от Вас. И вот — незаметно для меня самого — в моей груди постепенно создался Ваш обаятельный образ. Он стоит там, разливая немеркнущий свет.

С т а р и к (крякнув). И правда. Ух, ты!

С т у д е н т. И перед его глазами проходят мои мысли, мои чувства. Он — высший суд. Он говорит мне о чудесной красоте, зовет к ней, обещает ее. Он неудержимо заставляет меня искать лучшей жизни. Он требует от меня, чтобы я сам стал лучше, как можно лучше.

С т а р и к. Так-с!

С т у д е н т. Вы — обещание идеальной жизни; Вы — призыв к прекрасному; Вы — самая чарующая греза…

С т а р и к. Ну, ну, лучше не скажешь.

С т у д е н т (со смущением). В конце я попросил прислать на память карточку. Вот это, наверное, глупо, и теперь я боюсь попасться ей на глаза, вдруг она меня узнает, хорошо зная вас.

С т а р и к. Мария Федоровна и поглядывает на нас с лукавым видом. Боюсь, ты и меня впутал в эту романтическую историю, что мне не к лицу, не по летам.

Где-то на хорах раздается мощный и пленительный бас.

        Х о р  у ч е н и к о вО, звуки чудные! Не ангел ли сошелС небес, чей глас — божественный глагол,Ликующий, рыдающий и гневныйВ борьбе добра и зла вседневной?Шаляпин? Он! Как Горький, из низов,С привольных волжских берегов.У Мамонтова он себя обрелИ воспарил на сцене, как орелВстречь солнцу без усильяМогучие расправив крылья, —Вся мощь стихии, светлый зов,Как и Серов, из молодых богов,Сошедших здесь на пире,И Правда торжествует в мире.

Показывается Серов с женой; отовсюду раздаются слова приветствия со словами: "Как себя чувствуете? Все хорошо?"

                 С е р о вЧто все толкуют о моем здоровье?Был болен, что за новость в жизни сей?

      О л ь г а  Ф е д о р о в н аБоялись за тебя, за жизнь твою;Столь дорог многим ты, я и не знала.

                 С е р о вНу, хорошо. Боюсь, сейчас расплачусь.Но смерти не минуешь. Как же быть?

      О л ь г а  Ф е д о р о в н аНу, я-то нахожу спасенье в Боге.

                 С е р о вСпасенье в смерти? Мир несовершенен.Все безобразное отринуть прочь,Лишь в красоте спасенье и отрада.

       О л ь г а  Ф е д о р о в н аЧто, тянет танцевать? Ах, да, нельзя.

                  С е р о вТебе-то можно. Отвлекись, развейся,Как в юности на наших вечерах.(Передает руку жены одному из знакомых; Ольга Федоровна уносится в танце.)                                      (Про себя.)Прекрасно! Как я рад, что вынес мукиПредсмертные, казалось, в страхе: жизньВот-вот прервется, с погруженьем в сонБеспамятства, гниения и тлена.Небытие! Зачем? Что сие значит?Непониманье и рождает страх.Не видишь смысла и боишься казни,А деться некуда — идешь на казньБез преступленья, без вины какой-то.В душе, как в детстве, нарастает страх,С предчувствием непоправимых бедствий.

Вдруг словно гаснет свет и вновь вспыхивает, всколыхнув многолюдный зал в тревоге и смятеньи. Проносятся шепот и возгласы: "Война?! Японский флот бомбардирует Порт-Артур". Между тем музыка вальса кружит в танце беззаботные пары.